Статья была сдана для публикации на сайте polit.ru в 5 часов утра 5 февраля, то есть тогда, когда о расширении голодовки не знал почти никто.

К методам.

Лекция для любимой студентки о голодовке, (анти)государственном терроре и политической сознательности

На прошлой неделе две правозащитницы - Елена Санникова и Татьяна Монахова объявили голодовку с требованием освобождения одного из топ-менеджеров ЮКОСа Василия Алексаняна, умирающего в СИЗО от целого букета болезней. На момент написания этой статьи (в ночь с 4 на 5 февраля 2008 г.) к голодающим присоединились ещё пять человек. Список голодающих растёт. 5 февраля они дают в Москве пресс-конференцию.

Для меня эта голодовка, как и вообще дело Алексаняна, приобрело личную окраску в минувшую пятницу, 1 февраля.

После пикета в поддержку умирающего, который прошёл в тот день в Москве на Пушкинской площади, я встретился со знакомой студенткой. Она была на том пикете. Я - нет. Знал заранее, но какие-то дела повседневные отвлекли меня. Писал чего-то, читал чего-то… Я ведь был на сотнях митингов и пикетов за двадцать с лишним лет, есть некая усталость, примельканность, насмотренность, можно ведь что-то и пропустить, верно? С подругой же моей не так - ей самой только двадцать, всё впереди, да и общественный активизм ей пока - внове. Высокая стройная русская красавица, спортсменка, чемпионка и, считай, почти комсомолка (ну, пусть не комсомолка, пусть младоправозащитница, не суть).

Студентка эта мне и говорит, буднично этак довольно: "Что-то вяловато пикет прошёл. Мы после зашли кофе с друзьями попить. Посидели, подумали, что делать. Решили голодовку объявить. С понедельника. Три дня, думаю, поголодаем. Я как раз успею, чтобы мама не узнала".

Паузу делать? Или плёнку перемотаем? Послушаем ещё раз?

"Три дня поголодаем".

Ровно на этом месте я почти что лишился дара речи. Ну, кроме матерной. Но всё-таки - юная девушка, трепетная активистка… От мата я как-то удержался.

Я ровесник замерзания Оттепели и одни из первых моих политических воспоминаний, кроме товарища Леонида Ильича Брежнева на XXIV съезде КПСС, подбитого американского вертолёта, тонущего во вьетнамском болоте, и немецкого слова "беруфсфербот" - это как раз голодовка.

Бобби Сэндс и ещё несколько бойцов Ирландской Республиканской Армии (IRA), отбывавшие неимоверные сроки в британской тюрьме, объявили политическую голодовку. Требований их я с тех пор и не помню. Помню, что голодали они долго и упорно, помню, как Бобби во время голодовки был сначала выдвинут, а потом и избран в британский парламент депутатом. И помню, как он умер. И как умирали вместе с ним - и всё-таки каждый в отдельности, каждый за себя, - и всё-таки все вместе, за своё ирландское республиканское дело, - его товарищи по борьбе.

Я мог бы знать, но не знал тогда, синхронно, ибо политизация моя не была ещё столь тотальной, как упорно, раз за разом, голодали в немецких тюрьмах участники и участницы Фракции Красной Армии (RAF). Протестовали против нарушения юридических норм и законности ФРГ при подготовке и проведении процесса над ними. Мог бы знать, что от последствий одной из таких голодовок умер Хольгер Майнс, один из лидеров знаменитой организации красных террористов. Мог знать, как не внял голодовщикам генпрокурор ФРГ. И как он был потом убит - за то, что не внял. Мог знать, но узнал только потом, уже во времена перестройки, когда вплотную занялся политической историей Западной и Восточной Европы.

С почти таким же пятнадцатилетним опозданием я узнал о массовой голодовке политических узников советских концлагерей, требовавших с 30 октября 1974 года признать за ними статус политзаключённых. С опозданием, но поменьше - о голодовке рабочего, писателя и правозащитника Анатолия Марченко, который требовал освобождения полит з/к осенью 1986-го года и которому власти спокойно дали умереть. И о том, что его смерть всё-таки растопила лёд, что Горбачёв дрогнул, и пошли освобождения политических, и пошла уже настоящая, а не просто провозглашённая перестройка. За что ему, Горбачёву, низкий поклон и сердечное спасибо. За мудрость его, которую пока, по-моему, недооценили, но которой он себя надёжно вписал в историю.

К чему все эти исторические примеры? Что общего у занимавшихся настоящим, нешуточным антикапиталистическим террором марксистов-ленинцев из RAF, бывших некогда, до того, - христианскими активистами, социальными работниками, адвокатами, социологами, - и Михаила Ходорковского, ныне голодающего в тюрьме и бывшего настоящей "капиталистической акулой", потенциальной мишенью для красных террористов, а когда-то, до того, в СССРовском прошлом, - "освобождённым" комсомольским работником?

Все эти люди находились (а Ходорковский находится и ныне) в ситуации острого противостояния с властями и, что немаловажно, в ситуации крайнего ограничения возможностей для действия, а зачастую и собственно физических возможностей ("шаг влево, шаг вправо - конвой открывает огонь без предупреждения").

Все эти люди голодали (а Ходорковский голодает нынче) потому, что у них не оставалось de facto никаких других возможностей для выражения протеста. Они не могли (везде далее подставляем также и настоящее время) организовать митинг. Они не могли навязать объекту протеста своё личное общение и переубедить его/их в открытом споре. Они не могли похитить и/или убить своего оппонента (как делали это, когда кончались другие аргументы, люди из RAF).

У каждого из них, по сути, из всех рычагов давления на кого бы то ни было (включая общественное мнение) оставалось (остаётся) только их собственное тело. И - поскольку она неразрывно с этим телом связана - их собственная жизнь.

Человек, который объявляет голодовку, фактически говорит: "Я готов умереть". Он говорит: "Вы настолько не замечаете моих требований, передаваемых с помощью обычной коммуникации - моих слов, письменных и устных, вы настолько притесняете меня или других людей, которые мне дороги, вы настолько не готовы уважать мои права и саму жизнь, и при этом вы настолько лишили меня возможности к иному проявлению моих убеждений, моей философии, моей жизненной позиции, что я готов умереть, но не поступлюсь своими принципами, своими требованиями. Вы должны теперь выполнить мои требования - или согласиться с моей смертью, допустить её, стать её косвенною, а то и прямою причиною".

Голодовка - очень сильное средство. Как стрихнин. Как пуля. Как 200 грамм тротилового эквивалента под днищем машины.

Этим средством нельзя пользоваться с бухты-барахты, его нельзя применять "на три дня, пока мама не узнает". Особенно когда ты на воле и у тебя, в общем, есть ещё масса всяких возможностей для протеста. Или даже для сопротивления.

Я спросил у студентки, много ли было народу на пикете 1 февраля? "250 примерно", - ответила она.

Это немного, правда?

Но с этим числом людей можно перекрыть движение на Тверской. Или, надев белые одежды, улечься в уличную грязь и слякоть перед Генпрокуратурой. Или… Я тут не выступаю как организатор акций или советчик, ни-ни! А просто как фантазёр с некоторым, ну хоть каким-то, кругозором.

Но они, на Пушкинской, просто стояли.

Фантазии не хватило?

Конечно, я сумел убедить студентку, что "голодовка на три дня" - это не голодовка, что это издевательство над теми людьми, у которых действительно нет другого выхода, нет другого способа защититься и защитить. Что это подстава. Что это позор, в конце концов. А потом я спросил у неё: кто ещё? И, узнав, кто, набрал полученный телефонный номер.

Могу свидетельствовать: намерения других участников этого рискованного и невесёлого предприятия с самого начала были куда серьёзнее. Могу свидетельствовать: как минимум те люди, которые присоединились к голодовке в поддержку Василия Алексаняна в полночь с 3 на 4 февраля, вполне осознают последствия принятой ими формы протеста для своего здоровья и даже жизни. Юлия Башинова, Алексей Давыдов и Павел Никулин не первый год участвуют в общественном движении и, тем не менее, не видят для себя другой возможности повлиять на ситуацию. Они требуют немедленной госпитализации Василия Алексаняна из тюрьмы в нормальные больничные условия, в которых ему должна быть оказана квалифицированная медицинская помощь. Они перешли черту. Они голодают.

То есть ставят свою жизнь под угрозу.

А могли ведь - ну, чисто теоретически, - поставить под угрозу чью-то ещё. В конце концов, найти в Москве двести грамм в каком-то там эквиваленте - не такая проблема.

Интересно, власти осознают, как далеко они завели народ, вверенный им Конституцией? Насколько они убедили граждан, насколько они доказали им, что от них в родной стране ничего не зависит?

Башиновой, Давыдову, Никулину теперь надо почитать что-нибудь из диетологии и медицины, чтобы знать, как правильно выходить из голодовки, - дай им бог такую возможность, - хорошо из неё выйти.

А ведь кто-то другой может не заинтересоваться ни диетологией, ни медициной. А сразу приступит к химии и электротехнике. Страна у нас большая. И людей в ней много. И граммов тоже. Килограммов. Мегатонн.

Неужели власти не понимают? Или им того только и надо?

На заре перестройки самиздатский журнал "Община", в выпуске которого я участвовал, поместил заметку "Террор - не основной метод борьбы". Теперь я немного поднаторел в обществоведении и хотел бы уточнить: террор вообще не метод. Ибо выигрывают, в итоге, всегда власти. Они к этому "разговору оружием" заранее и всегда готовы. Он для них предпочтительнее, как показывает и давешний Ольстер, и нынешняя Ингушетия.

Разговор с ними нужен другой. Политический и гражданский. Но это не значит, что его нельзя вести с позиции силы. С позиции слабости такие разговоры вообще не ведут. Договориться способны только эквивалентно сильные.

Те, кто не хочет крови, кто не хочет общероссийской эскалации по чеченскому, ингушскому или любому другому подобному сценарию, должны задуматься о своём гражданском поведении. Не важно, что является поводом. Монетизация льгот, дело Сычёва, дело Козловского, дело Алексаняна или грядущая, допустим, забастовка на РЖД. Митинг? Митингующих не должно, не может быть только 250. Демонстрация? Никакая власть не должна быть способна запретить её, поскольку все мирные демонстрации заранее разрешены Конституцией. Голодовка? Голодающие не должны умереть. У нас должно хватить мозгов и сил как-то разрулить ситуацию по-другому.

И у вас должно хватить мозгов, господа управляющие. Если вы не хотите быть прокляты историей собственной страны. Тем самым "будущим России", которым заклинаете сейчас (не)избирателей.

Влад Тупикин
5 февраля 2008 года, 5 часов утра